Фото: Дмитрия Никонорова Кирилл Карабиц реализует несколько крупных проектов в Украине в этом году
Корреспондент поговорил со всемирно известным украинским дирижёром Кириллом Карабицем.
Веймарский театр – это театр-легенда. Некогдаего возглавляли Иоганн Гёте и Фридрих Шиллер, а одним из дирижёров его оркестра был Ференц Лист, пишет Анна Давыдова в №31-32 журнала Корреспондент от 21 августа 2015 года. Сегодня Немецкий национальный театр и Государственная капелла крохотного Веймара (всего-то чуть больше 65 тыс. жителей) – одни из престижнейших в стране и Европе. И недавно музыкальным руководителем оперного театра и главным дирижёром оркестра назначили украинца Кирилла Карабица – к работе он приступает в следующем году.
38-летний Карабиц, сын украинского композитора Ивана Карабица, последние шесть лет - главный дирижёр Борнмутского симфонического оркестра (Великобритания), названного Самым любимым оркестром мира - 2014 пользователями влиятельного сайта об академическом искусстве bachtrack.com.
Сам дирижёр, лауреат «музыкального Оскара» — премии Британского королевского филармонического общества, - выступал со множеством именитых оркестров по всему миру. Но один коллектив – собранный по инициативе польского Института Адама Мицкевича в 2011 году I. CultureOrchestra, - заслуживает отдельного внимания. Состоящий из молодых музыкантов Польши, Украины, Грузии, Беларуси, Азербайджана, Армении и Молдовы, он уже прославился на всю Европу. И 24 августа I, CultureOrchestra под управлением Карабица даст двойной праздничный концерт в Киеве, сначала в Национальной опере, а затем на Майдане Незалежности. Завершит концерт Девятая симфония Бетховена, четвёртая часть которой более известна как Ода к радости, она же – гимн Евросоюза.
Но параллельно с подготовкой к этому грандиозному выступлению Карабиц вместе с эстрадно-симфоническим оркестром в концертном зале одного из киевских институтов репетирует совсем другую, эстрадную музыку. А именно – песни своего отца, которые прозвучат 5 сентября на сцене Дворца Украина.
- Почему из всей музыки Ивана Карабица вы выбрали именно песенное направление?
- Потому что оно для меня новое – я никогда не играл такую музыку. И ещё - эта музыка сегодня не звучит, её просто нет.
Фото Дмитрия Никонорова
[url=http://]
- Заявлена очень разношёрстная компания вокалистов – от Джамалы до Оксаны Билозир…
- Мы специально приглашали людей разных поколений, разных стилевых направлений, чтобы открыть им этот репертуар. И сработало. Вот, например, Диля [экс-участник ТНМК Эдуард Приступа] - его невозможно было вытурить с репетиции! Целый час репетировали, а потом выдаёт: «Ну, отдохну чуть-чуть и продолжим». Говорю: «Нет, Диля, извини, нам нужно браться за другую песню». И на следующий день опять захотел прийти – да ну что ж такое! (Смеётся.)
- Недавно с программой, включавшей Карабица и Прокофьева, вы выступали во Львове в рамках проекта Донкульт. Чем он вас привлёк?
- Что может быть сейчас актуальнее, чем культурные обмены между регионами страны? Показать Донбасс как культурный регион – это то, что должно было делаться десятилетиями. Но даже сейчас это инициатива не государственная - просто собрались люди и решили, что хотят это сделать, и сделали. В рамках Донкульта во Львове было 80 мероприятий за две недели - принимали замечательно! А следующий проект, который хотят сделать организаторы, - фестиваль культуры Галичины в Харькове. Прекрасная идея.
Конечно, я не мог не откликнуться. Во-первых, я связан с Донбассом папиными корнями [Иван Карабиц родился в греческой семье в Ялте под Мариуполем]. А во-вторых, последнее время очень много занимаюсь Прокофьевым и его связью с Украиной. Он тут [в селе Сонцовка под Донецком, ныне – Красное] родился, и всё его творчество опирается на базовые темы, которые все оттуда: Скифия, протяжная мелодика – степная, бесконечная. Когда он был ребёнком, у него даже кличка была Степной Хлопец.
Я хотел снимать на Донбассе фильм о детстве Прокофьева - показать людям, где родился этот человек. Уже были конкретные договорённости, но теперь, понятно, проект закрыт. Зачем? Потому что мы ничего об этом не знаем, а это часть нашей культуры. Конечно, я не хочу сказать, что Прокофьева надо «делать» украинцем. Говорить, что он украинский композитор, - это абсурд. Но в нём есть часть, связанная с Украиной, и мы должны помнить об этом, интегрировать это в себя.
Бешеное увлечение темой Прокофьева у меня началось, как только я попал в Борнмутскийсимфонический. Я первым же делом поставил на повестку дня запись всех его симфоний, что мы и делали последние годы.
- Также вы писали в Британии Сильвестрова, Карабица. А там вообще хоть как-то знают украинскую музыку?
- Нет, она неизвестна. И мы ничего не делаем, чтобы изменить ситуацию. Эти записи - лишь мои попытки, но подобное нужно превратить в систему. Вообще мне кажется, выход из руины, из кризиса, в котором мы сейчас, - это чтобы каждый человек изменился внутри. Он должен почувствовать, что от него что-то зависит, пусть даже просто его квартира, его личное пространство - не для кого-то, для себя, но сделать лучше, чище, красивее. Себя нужно изменить, понять, кто ты, что ты, как тебе нужно жить. Как тебе хочется жить.
Мы многие годы в культурном плане жили в совершенном неведении. В темноте какой-то. Не сознавали себя как нация, как государство, которое имеет право на самоидентификацию.
- В одном интервью вы сказали: «Мой личный процесс интеграции в украинскую культуру идёт параллельно с общей интеграцией самой страны в свою же культуру». Что же, мы с собственной культурой не знакомы?
- Да, 100%. Я сам это пережил. Я не был в Москве с 1987 года, со школьных советских времён. И когда несколько лет назад пригласили в Большой театр, я ехал туда как в столицу - с какими-то эмоциями из детства, словно Москва - это что-то самое лучшее, центровое. Но, попав туда, я пытался это прочувствовать – ан нет! Как говорят на музыкальном жаргоне, всё время бекары [знак отмены]: так пробую - меня отсекает, с другой стороны зайду – то же самое. То есть я абсолютно не ощущал себя дома. Как же так? И тогда я понял, что на самом деле это чужая страна для нас. Я почувствовал себя абсолютно чужим. И в то же время в чём-то более желанным, чем здесь: по профессиональным качествам меня могли оценить там больше, чем у нас. Подумал: как такое может быть? И объяснение для меня нашлось в том, что мы в недостаточной степени являемся носителями своей собственной культуры. Мы её просто не знаем.
Фото Дмитрия Никонорова
[/url]
- Нам кажется, что у нас ничего нет?
- Мне кажется мы только сейчас начинаем по-настоящему сближаться с собственной культурой, понимать её ценность, отстаивать её, жить в ней, рассказывать о ней миру. Не надо только обвинять других в своих бедах– нужно, прежде всего, разбираться с собой. Придя к этому, я и задумался, что нужно поднимать такие темы как Прокофьев и Украина: это обогатит нас.
- Даст включённость в мировой контекст?
- Именно. Позволит задуматься, разбудить интерес к самому себе.
- Преодолеть местечковость, в том числе цеховую? Говорят, вашего отца многие его коллеги за своего не считали.
- Конечно. Его и сейчас не считают. Но вы послушайте эти песни, которые пропитаны Украиной! Да, я никогда не чувствовал, что его считают национальным композитором. А он глубоко любил эту страну. На примере отца, которого никогда до конца не принимали, для меня в какой-то мере понятна проблема с Донбасом. На него постоянно лепили ярлыки – грек, еврей, и вообще какой-то странный, и отец у него шахтёр-водитель был… А ведь он всегда шёл с открытой душой: к этим людям, к этой культуре – к своей собственной культуре! Но его как-то так немножко отодвигали… И это наша огромная внутренняя проблема, и Россия здесь ни при чём.
- А вас воспринимают как украинского дирижёра?
- Меня? Слава богу, сейчас уже да. После того как весь мир признал меня как украинского дирижёра, уже и здесь так потихонечку признали. И то иногда: «Карабиц? Что-то фамилия такая…». Абсурд необъяснимый, но в то же время понятный всем. И с этим надо бороться. Такие пороки нужно из себя вынимать.
- Жизнь академического музыканта на Западе и в Украине очень отличается. Если бы остались здесь, занимались бы музыкой?
- Думаю было бы очень трудно. Состоятся тут музыканту в полной мере к сожалению пока невозможно – поэтому я и уехал. Но – внутреннее притяжение и близость к Украине у меня никогда не пропадало. Мне неприятно, что не складывается у страны судьба. Это мне покоя не дает. Поэтому и пытаюсь делать то, что в моих силах. И надеюсь, что вырулим мы как-то со временем.
- Весной прошлого года вы посвятили концерты в Германии памяти Небесной сотни…
- Это не был какой-то пиар – просто хотелось что-то сделать, донести до людей. Люди в Европе, конечно, до конца не понимают, что у нас творится. Они запутаны. Но скажите, а мы сами понимаем? У меня лично однозначного ответа нет. Этот противостояние людей, или чистая война, или чистая коммерция, на которой кто-то зарабатывает деньги? Это конфликт, который пытаются разрешить или нет и он выгоден кому-то? Я не знаю.
Не нужно рассчитывать на помощь извне - надо здесь что-то делать. Где реформы, где хоть что-нибудь? Вот с момента Майдана какие конкретные положительные изменения произошли?
- Люди начали меняться.
- Я всегда верил в людей здесь – больше, чем во всё остальное. Но всё равно на этом страну не построишь.
- А на чём же кроме людей построишь страну?
- На системе какой-то. Нужно зарядить систему, которая будет работать. Кто это будет делать? Я? Нет, я не смогу. Вы? Попробуйте, может, у вас получится. Но это должны делать люди, которые находятся у руля, у которых есть эта возможность. Делают они это? Я вижу попытки какие-то. Да, нужно время, и ситуация такая, что непонятно, за что браться. Но браться надо.
- Допустим, вы не совсем понимаете, как построить страну, но уж точно знаете, как построить оркестр.
- Есть много разных способов. Моё видение: я пытаюсь подчинить музыкантов общему для нас всех креативному процессу. Чтобы мы все вместе получали удовольствие. Чтобы каждый чувствовал, что он своим присутствием что-то меняет. И что он что-то значит в оркестре.
Это не стадо баранов, которых погнали туда или сюда. Нет, каждый музыкант должен ощущать себя индивидуальностью. Да, можно кричать, унижать - но принесёт ли это толк? Правда, иногда нужно делать и так. Вообще я очень мягко работаю. Но когда вижу, что мне мешают - я устанавливаю позитив, а кто-то на пути моём стоит и не даёт идти дальше, - тогда могу очень разозлиться. Обычно люди стремятся к хорошему. Но да - бывают исключения, когда делают гадости и получают удовольствие, либо же таким образом проверяют дирижера.
- Какой оркестр ваш любимый? С кем добились наибольшего позитива?
- Со своим оркестром в Борнмуте. Уже шесть лет я себя так с ними веду. Они на меня сначала смотрели странновато. Обычно дирижёры – эгоистичные, ставящие на первое место карьеру. А оркестр для них – инструмент для достижения целей. Конечно, в какой- то степени это касается и меня: в эту игру тоже нужно немного играть. Но для меня главное не это, а подчинение людей творческому процессу и служение музыке. И они, кажется, подчинились. Большинство.
- А что скажете про Веймар?
- Я дирижировал с ними спектакль и концерт. С первого момента почувствовал их готовность – только давай нам направление, и мы будем делать! Я начал – им понравилось. Они сказали: «Этот! Мы хотим его».
- В смысле? Оркестр имеет право голоса при выборе дирижёра?
- О-о-о! Оркестр в этом деле главный. Музыканты голосуют. Дирижёр приехал, поработал, а потом бюллетени: крестик поставь, хочешь ещё видеть этого человека или нет. Так всё решается. У Веймарской оперы было несколько кандидатов, но после нашего сотрудничества с оркестром администрация резко определилась. Конечно, приятно, когда тебя оркестр выбирает. Но это как любовь с первого взгляда: бывает история удачная, а бывает не очень – всё становится ясно уже потом. И именно «потом» – это и есть главное: не влюблённость, а «бытовуха».
- В Борнмуте у вас любовь, в Веймаре любовь, живёте вы в Париже. Как будете успевать?
- Самолёт, пароход - куда деваться.
- Вы озвучивали желание сделать в Украине молодёжный оркестр, аналогичный I, CultureOrchestra. Оно ещё живо?
- Да, но это нереально сейчас. Нет людей, готовых поддержать проект. Те, кто может такое потянуть, - им неинтересно: они не понимают, зачем это нужно. А я устал от попыток объяснять.
I, CultureOrchestra спонсируется Институтом Адама Мицкевича, который финансируется государством через министерство культуры. Институт с бюджетом Є10 млн в год – это менеджеры, которые знают, что нужно делать в музыке, кино и т. п. У них есть как стратегические, так и разовые проекты. Они создают структуру, занимаются культурой в её современном контексте. Это конкретика: молодёжный оркестр создали – раз, польскую музыку посредством него проталкивают в Европу – два.
- Сейчас говорят о необходимости реформирования Минкульта, разделении функций и создании структуры, подобной Институту Мицкевича…
- Что-то такое должно появиться, но - оказаться в правильных руках. Нужно руководствоваться сухим профессионализмом - должны быть специалисты, которых берут на работу, платят им большие деньги и требуют результат. Если нет своих, чужих берите.
- Да, наши «митці» - очень специфическая публика…
- Я не говорю про «митців», я говорю про менеджеров. «Митців»туда вообще нельзя подпускать.
- Ну придет профессионал, начнёт что-то менять, а на него с воплями набросится заслуженный.
- Повопит и перестанет. Тот человек скажет: я специалист, я знаю, как надо, и это я принимаю решения. А заслуженный, народный – ему всё равно. Он просто знает, что нужно сделать, чтобы в современном мире об Украине узнали как о стране со своей собственной культурой. Я вижу очень много талантливых людей, которые могли бы сделать такое.
- В Украине видите?
- Да. Вот, к примеру, ребята, которые делали Донкульт, это супер - по менеджменту культурному, по интуиции, по патриотизму, отсутствию зашоренности и заангажированности какой-либо. Замечательные партнёры, с которыми легко и приятно работать. Я им сказал – нужно то-то, - они поверили мне: раз сказал, значит надо. И, когда я почувствовал, что мои идеи поддерживают, что за мной стоят, то тоже увлёкся - их энтузиазм передался мне. Вот таким людям нужно давать дорогу.
***
Этот материал опубликован в №31-32 журнала Корреспондент от 21 августа 2015 года. Перепечатка публикаций журнала Корреспондент в полном объеме запрещена. С правилами использования материалов журнала Корреспондент,опубликованных на сайте Корреспондент.net, можно ознакомиться здесь.
