В пятницу, 9 октября, впервые за несколько десятилетий журналистам и краеведам удалось попасть в палаты князя Пожарского (иначе — дом графа Ростопчина). В советские времена зданием владели ГПУ, НКВД, КГБ, ФСБ; историки и реставраторы могли появиться там, только будучи вызванными на допросы.
В 1990-е годы главный дом усадьбы у ФСБ изъяли и вопреки здравому смыслу передали в собственность «Инкомбанку», ныне обанкротившемуся. За двадцать лет у палат сменилось три собственника, но ни один не смог провести реставрацию. Сегодня крыша течет, фундамент разрушается, дом стоит не то что не отреставрированным — даже не законсервированным. Есть такое строительное понятие — «закрыть контур» (сделать крышу, стены, остекление). Так вот «контур» этого исторического здания, одного из самых значительных в Москве, не закрыт.
В первой половине XVII века палаты принадлежали князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому, тому самому главе народного ополчения 1611-1612 годов, памятник которому вместе со вторым предводителем ополчения, гражданином Нижнего Новгорода Козьмой Мининым, стоит на Красной площади. В марте 1611 года Пожарский бился с поляками, поддерживавшими королевича Владислава в роли претендента на русский трон, в уличных боях на Сретенке и на баррикаде возле собственного дома на Лубянке. Воевода был тяжело ранен, однако спасен и увезен своими людьми в нижегородское имение, откуда весной 1612 года упрямо двинулся на Москву во главе нового огромного ополчения. И на этот раз, как всем должно быть известно из курса истории за 7-й класс, победил.
Спустя столетие, во времена Петра I, палаты Пожарского были расширены и украшены белокаменной декоративной резьбой в стиле «нарышкинского барокко», сохранившейся до наших дней.
Еще столетие спустя, в 1812 году, в период наполеоновского вторжения усадьбой владел военный губернатор Москвы граф Федор Васильевич Ростопчин. Сюда привезли с Бородинского поля раненого генерала Багратиона. А во дворе, где когда-то отбивался от поляков Пожарский со своими людьми, произошел самосуд над «наполеоновским прокламатором» Верещагиным — эта сцена описана Львом Толстым в «Войне и мире».
В наши дни богатые интерьеры первой половины XIX века разрушаются от дождя и снега, проникающих внутрь через выбитые окна и проломленную кровлю. Для здания наступает двадцатая зима запустения.
Несколько лет назад мы с друзьями ездили на машине по подмосковным усадьбам. Когда-то их было более восьми сотен, сейчас большинство разрушены так, точно с момента их постройки прошло тысячелетие. Повезло только тем, что в советское время были превращены в санатории. И то, как сказать, «повезло» — вообразите себе Фонтенбло или Версаль, превращенные в дома отдыха с перегороженными бальными залами и портретами вождей, развешанными поверх лепнины. Радостное ли это было бы зрелище?
Мы посетили усадьбу Алмазово, принадлежавшую семье заводчиков Демидовых, выдвинувшихся при Петре I. Главной ее достопримечательностью был парк с системой искусственных каналов. Здесь был пруд, вымощенный мраморными плитами, он обмелел и заболотился, каменный мост обвалился. Местные советовали даже не пытаться подойти к берегу — «ноги сломаете». Много мусора. Отреставрирован храм, но интерьер в нем новодельный.
Были в усадьбе Гребнево в Щелковском районе, бывшем дворце князей Воронцовых, Трубецких, Голицыных, с некогда великолепными парадными воротами в виде триумфальной арки, плотиной и системой прудов с искусственными островками. Сейчас здесь руины (которые еще можно, впрочем, отреставрировать, если взяться «прямо завтра»).
Разрушена и быстро руинизируется усадьба Семеновское-Отрада в Ступинском районе, бывшее владение графа Владимира Григорьевича Орлова (вторая половина XVIII века).
Уничтожается ветром и дождями старинная усадьба графского рода Чернышевых в селе Ярополец Волоколамского района, а ведь в XVIII веке главное здание поместья считалось одним из богатейших дворцов в Европе, здесь однажды гостила Екатерина II.
Большинство этих усадеб можно было бы еще спасти, если всерьез вложиться. Так, как вкладывались в Олимпиаду в Сочи или в «поддержку Донбасса». Вписать отдельную строку в федеральный бюджет, поставить во всех городах стенды со сбором денег в поддержку памятников архитектуры…
Все дело в приоритетах. Большинство стран старается сберечь культурное наследие — потому что встроенность в свою историю и есть то, что определяет национальную принадлежность, и бесконечно «разрушать до основания» значит плодить людей, бездомных по ментальности. К тому же сохранение исторического наследия выгодно. Старинные здания — это туристы; туристы — это еда в ресторанах и покупка сувениров и билетов.
В России приоритеты расставлены другим образом — известно каким: первым делом — самолеты и шубохранилища, вторым — аляповатый новодел, отвечающий вкусам пришедших во власть кухарок. То, что у нас делают с историческими зданиями, немногим лучше того, что происходит на территории, контролируемой «Исламским государством». Разве что в России архитектурные памятники разрушают не так демонстративно. В результате сегодня в европейской части России туристам можно предложить только Санкт-Петербург и Золотое кольцо. Москву благополучно угробили, причем сейчас поспешно уничтожается то, что не успели уничтожить во времена СССР и при Ельцине (дом Привалова, например, на Садовой улице — из недавнего). Такая расстановка приоритетов, прежде всего, бесконечно глупа. Так много говорить о патриотизме, о национальном подъеме и при этом вытирать ноги о собственную историю. Искать любую возможность пополнить бюджет и отнимать деньги у пенсионеров вместо того, чтобы поднять с земли сокровища, которые были оставлены предыдущими поколениями.
В пятницу в Москве шел первый снег. Сквозь разбитые окна он залетал в окна палат Пожарского, ложился на былой паркетный пол и не таял.
