Когда заходит речь о перспективах войны в Европе, мы, пожалуй, просто не задаем нужные вопросы. На протяжении нескольких месяцев эксперты по России из Вашингтона и из европейских столиц только тем и занимаются, что прогнозируют следующие шаги российского президента Владимира Путина в длящемся уже год конфликте на Украине.
Но найти удовлетворительный ответ на вопрос о том, что может сделать Россия, оказалось поразительно сложно. Причина в том, что политика Москвы на сегодняшний день является по своей природе в основном оппортунистической, а ее движущей силой становится кажущаяся слабость Запада и разногласия в рядах НАТО. У российского правительства нет четко определенной конечной цели. При таком состоянии дел западным столицам надо меньше думать о возможных действиях России и больше о том, как сдержать ее возможности по осуществлению агрессии.
Соединенные Штаты и Европа уже начали это делать. Три официальных пакета санкций на сегодняшний день, а также дальнейшее расширение действующих ограничительных мер Вашингтоном и Брюсселем направлены против совершенно очевидных целей в режиме Путина. Таких целей три: государственные предприятия (такие как Газпром и его нефтяной аналог Роснефть), члены ближайшего окружения Путина (в том числе, влиятельные олигархи и политические воротилы типа Игоря Сечина и Геннадия Тимченко) и высокопоставленные государственные чиновники (например, заместитель премьер-министра Дмитрий Рогозин). Таким образом, страны Запада начали увеличивать издержки для российских руководителей в связи с их неудачной украинской авантюрой.
Мировой рынок нефти сделал, наверное, гораздо больше в этом направлении. Активные и непрекращающиеся попытки Саудовской Аравии понизить мировые цены на нефть за счет наращивания добычи (это реакция на начинающееся примирение между США и Ираном, а также на применение технологии гидроразрыва пласта в Америке) оказали заметный побочный эффект на российскую экономику, в которой большое место занимает производство энергоресурсов.
Однако Москва воспринимает эти тенденции и западные санкции как нечто мимолетное по своему характеру и безнадежное по своим перспективам. Именно по этой причине сам Путин недавно заявил, что российская экономика прошла самый сложный этап экономического спада.
По этой же причине возникает впечатление, что Россия готовится к более масштабной войне в Европе. По словам бывшего кремлевского советника по экономике Андрея Илларионова, российские военные расходы, давно уже составляющие от 2,5 до 3,2% национального ВВП, сегодня увеличиваются до уровня, аналогичного периоду, который непосредственно предшествовал прошлогоднему вторжению на Украину. Как отмечает Илларионов, те суммы, которые сегодня тратит Москва, не уступают первичным мобилизационным затратам, сопровождавшим начало боевых действий на Украине (свыше 10% ВВП). Это говорит о том, что Россия готовится к эскалации войны на Украине, а может, и за ее пределами.
Формулируя свой ответ, политическое руководство в США и Европе могло бы многому научиться у финансовых рынков. В мире венчурного капитала потенциальные инвесторы при расчете финансовой устойчивости, платежеспособности и доходности компании используют такое понятие как «скорость сжигания» — ежемесячные темпы потребления компанией изысканных финансовых ресурсов для реализации нового проекта до начала получения доходов от него. Предприятие, у которого скорость сжигания капитала слишком велика, считается неэффективным и не заслуживающим инвестиционных вложений, в связи с чем потенциальные вкладчики стараются держаться от него подальше. Сигнал для таких компаний предельно ясен: улучшай работу или умри.
Это понятие применимо и к России. По всем показателям, скорость сжигания капитала у Кремля сегодня уже весьма высока. Согласно авторитетным оценкам, Россия сегодня ежемесячно тратит примерно 105 миллионов долларов на технику и личный состав, действующий на востоке Украины. Военная мобилизация, проходящая в настоящее время в самой России, считается намного более дорогостоящей. Эта финансовая нагрузка усугубляется дополнительным бременем для российской экономики, которое вызвано прошлогодней аннексией Крыма (оно составляет примерно 4,5 миллиарда долларов в год, а то и больше), а также сокращением государственных доходов по причине искусственно занижаемых мировых цен на нефть.
Тем не менее, у России имеется значительный валютный запас (более 353 миллиардов долларов на сегодняшний день), свидетельствующий о том, что Москва сможет какое-то время сохранять свои расходы неизменными. Но только не в том случае, если Запад поднимет издержки Кремля, связанные с войной.
Для этого надо нацелиться не на видных деятелей в Москве, а на те винтики и шестеренки, которые составляют основу кремлевской военной машины: на иностранных поставщиков и на российские заводы и фабрики, поставляющие важнейшую технику для механизированных дивизий, а также артиллерию и прочее оружие, которое будет применять Россия, если и когда она снова перейдет в наступление. Логика здесь проста. Чем дороже будет обходиться России строительство танка или подводной лодки, чем дороже ей будет заправлять бомбардировщик большой дальности или должным образом оснащать бойца, тем быстрее у нее иссякнут денежные сбережения. А когда они иссякнут, Москва обнаружит, что потенциал агрессии у нее существенно ограничен.
Таким способом западные страны могут изменить условия дебатов по поводу России, и тогда Запад перейдет от анализа деталей путинской политики к ограничению его мобилизационных возможностей. И это будет весьма разумное капиталовложение.
Илан Берман — вице-президент Американского совета по внешней политике (American Foreign Policy Council) в Вашингтоне.
