Евгеений Валеерьевич Гришковеец (родился 17 февраля 1967, в Кемерово) — драматург, театральный режиссёр, актёр, музыкант, писатель. Фото: Соцсети
Журналист Анастасия Белоусова и писатель Алексей Курилко обсуждают тонкости классической и современной литературы. Так как у Алексея начались гастроли, авторы "Литгостиной" ведут переписку, в которой на этот раз разбирались, почему стали популярными книги Евгения Гришковца.
"Алексей! Выбирая Евгения Гришковца для обсуждения, я хотела отдохнуть от классики, повеселить читателя и, наконец, понять, чем же так восторгаются мои коллеги. Но — увы! Дочитав до середины "Как я съел собаку", расстроилась. Это не литература, не сценарий и даже не блог — это вообще поток сознания. Да, забойный заголовок — залог успеха! Журналисты этим тоже иногда грешат: когда за текст стыдно, мы придумываем заголовок вроде "Как я съел собаку". И маячки расставляем — перлы для запоминания.
"Только ведь Гришковец — это не Довлатов, россыпей из перлов не жди. Скуп Евгений — два-три перла на десять страниц: "Учительницы придуманы не для любви" или "Как вообще может быть небо над Русским островом?". Или история, как моряков целым взводом заставляли по команде писать в море, пока мимо проплывал трехпалубный лайнер с пассажирами. Только такие перлы в текстах Гришковца добывать надо, как шахтер добывает руду. Долбит, долбит, задолбался — и хоп! Она, руда! Точнее, перл!"
"А может, таки Гришковец писатель? Ну и что, что солдатское писание смогло стать предметом словесности? И с новой силой долбишь его дальше, в смысле, читаешь... И замечаешь вдруг, что и сама пишешь, как он. И троеточия эти дурацкие вставляешь, где не надо. Забыв, как редактор тебе вдалбливал: троеточия — стилистика неудачников и слабохарактерных дегенератов. Мол, журналист должен писать конкретно, без мыла и соплей. Но, может, у Гришковца такого редактора не было? Не всем же везет. Потом меня осенило: может, это тексты для спектакля? Я загрузила "Ютуб" и стала под Гришковца ужин готовить. Однако ужин мой получился, как и спектакль, унылое г**но, которое даже врагу отдавать страшно. Это ж какое терпение надо иметь, чтобы высидеть два часа монолога о том, как он шел, вздыхал, смотрел! Или вдруг стало модно жить нудотиной?"
Алексей. Пишет только ручкой с золотым пером.
Анастасия. Для писем использует только ноутбук.
СТИЛИЗАЦИЯ ПОД ЖИЗНЬ
"Анастасия, признаюсь, что и меня Гришковец не особо вдохновляет. И отнюдь не от того, что я считаю этого одаренного человека плохим писателем. Нет, все гораздо хуже – я вообще его не считаю писателем. Поэтому и обрадовался, что смогу оказаться в неловком положении. Ведь знаю: скажешь честно, что думаешь – обвинят в предвзятости, зависти, приплетут извечную и изначальную нелюбовь коллеги. А начнешь кривить душой, и будешь пытаться найти в его творчестве сильные стороны – решат, что это банальный подхалимаж, профсолидарность или хорошо оплачиваемая хвала и заказное пение дифирамбов. Думаю, следует хотя бы попытаться понять – мы оба ошибаемся, или с нами просто что-то не так, поскольку популярность Гришковца, хоть и потускнела в последнее время, но все еще ослепляет как самого полуметра, так и довольно большое число его поклонников. А лет 10 тому назад был настоящий бум – "рождение нового гения"! Жители постсоветских республик взахлеб зачитывались Гришковцом. Даже я, прочитав ставшее теперь культовым произведением "Как я съел собаку", помнится, снизошел почти до похвалы: "Да, вполне сносное чтиво". Правда, я заблуждался, решив, будто это своеобразная стилизация под псевдо-документальную речь косноязычного, неглубокого, простоватого, искреннего, добродушного и по-своему обаятельного парня из обыкновенной обывательской среды. Эдакий сказ в форме бессодержательного трепа, нарочно упрощенного в пику вычурным и витиевато-претенциозным текстам с обилием длинных сложносочиненных предложений. Это такой стиль – думал я. Но оказалось, что и следующая вещь Гришковца написана тем же скучным и скудным слогом, изобилующих множеством повторов, словами-паразитами, уточнениями, эканьями и многоточиями... Хотя презрительного отношения к многоточиям я не разделяю. Просто с этим надо уметь работать. Иногда это обрыв фразы, иногда некая недосказанность, иногда просто долгая пауза, а иногда... Сама понимаешь... Многозначительный намек... Тот же Довлатов, кстати, использовал многоточие чаще других известных писателей. Кто-то, может даже он сам, утверждал, что из всех знаков препинания ему ближе всего именно этот. Но сравнить их нельзя. У Довлатова чувствуется, что над каждым предложением проделана титаническая работа, а Гришковца отсутствует как таковая работа в принципе. Вскоре стало ясно, что речь лирического героя полностью идентична авторской речи. Но Гришковца это не смущало. Его хвалили, проявили к нему немыслимый интерес. И, вероятно, это вскружило ему голову. От вещей-монологов убогий, но испытавший бешенный успех автор, осмелился опубликовать вещи, состоящие уже из диалогов, а затем замахнулся на уже небольшие по объему, неглубокие по смыслу, совершенно бессюжетные, но все-таки романы. Однако все четыре, а порой и – огромное число восемь (это ирония!) героев этих романов и думали, и говорили в той же лишь слегка приглаженной авторской манере речи. И от этого становилось грустно.
Жизнь — это тебе не супермаркет. Любовь найти нельзя. Ее можно только встретить.
Ты не права, когда считаешь, будто это нудно. Вернее, так. Ты считаешь это нудно, я считаю это посредственно и порой мило, зрители на его спектаклях смеются, полагая, что это смешно...Ведь люди все разные, и многим, я знаю, Гришковец дорог. Для них он умен, наблюдателен, тонок, глубок, ироничен... Более того, его не просто хвалят, ему поют дифирамбы в российских газетах, уверяя наивного читателя в том, что в его новых рассказах, цитирую: "...можно расслышать эхо Чехова, Шукшина и его собственных пьес-монологов. Он писал и продолжает писать современные истории о смешных и трагических пустяках, из которых состоит наша жизнь. Бытовая ссора, хронический недосып, разбитая банка с маринованными огурцами… Любая ерунда под пристальным взглядом писателя приобретает размах почти эпический, заставляет остановиться на бегу и глубоко-глубоко задуматься." Я не знаю автора этого восторженного панегирика, но ведь он же, если конечно ему не заплатили, пишет искренне, и верит себе. Он явно не дурак, дураки Шукшина и Чехова не читали. Значит умный человек. Что же в вещах Гришковца его заставляет задуматься? Да ничего. Буквально, ничего. Ничто. Пустячки. Но думающий человек способен и над фигней задуматься. Я ведь сейчас тоже думаю над этим феноменом, а именно: как можно задуматься над ничем или не о чем, о которых обычно и пишет никакой писатель Гришковец.
Школу не люблю
