24 декабря Герою Украины, одному из основателей Народного Руха, политику и журналисту Вячеславу Чорноволу исполнилось бы 80 лет. О знаменитом отце «ФАКТАМ» рассказал его сын
Трудно переоценить роль Вячеслава Чорновола в новейшей истории Украины. Он один из немногих, кто действительно стоял у истоков независимости страны. Его высказывания «Україна починається з тебе», «Дай Боже нам любити Україну понад усе сьогоднi — маючи, щоб не довелося потiм гiрко любити — втративши» и прочие стали афоризмами.
Вячеслав Чорновил родился в 1937 году на Киевщине. В 1946 году семья перебралась в село Ольховец Черкасской области. В 1958-м у нестандартно мыслящего свободолюбивого студента факультета журналистики Киевского государственного университета имени Шевченко (впоследствии он окончил вуз с отличием) возникли первые проблемы в связи с политическими взглядами. Тогда Чорновил уехал в Жданов (ныне Мариуполь) на строительство домны. Начал публиковаться в газетах. С 1960 по 1963 год работал на Львовской телевизионной студии, потом — год — на строительстве Киевской ГЭС. В 1964-м защитил кандидатскую диссертацию и устроился в газету «Молодая гвардия».
О публичном протесте против политики уничтожения украинской творческой интеллигенции, который 4 сентября 1965 года Вячеслав Чорновил, Василь Стус и Иван Дзюба устроили в кинотеатре «Украина» на премьере фильма Параджанова «Тени забытых предков», написано во всех учебниках истории. В отношении участников акции начались репрессии. Чорновил потерял работу. А в 1967-м ему дали три года колонии строгого режима за книгу о шестидесятниках «Горе от ума». После досрочного освобождения перебивался случайными заработками: наблюдателем на метеостанции, землекопом археологической экспедиции, грузчиком.
За издание подпольного журнала «Український вісник» в 1972-м Чорновола осудили на шесть лет колонии и три года ссылки. Наказание отбывал в Мордовии и Якутии. В мае 1980 года, когда он еще находился в Якутии, дали новый, третий по счету срок — пять лет. Однако спустя три года Чорновил вышел на волю, правда, в Украину вернулся лишь в 1985-м, поскольку въезд на родину ему запретили.
В 1988-м Чорновола пытались лишить советского гражданства, но он призвал все страны мира не принимать его. В том же году вместе с соратниками создал Украинский Хельсинкский союз. С 1995 года и до самой смерти Чорновил был членом украинской делегации в Парламентской ассамблее Совета Европы.
В сентябре 1989 года при активном участии Вячеслава Чорновола создан «Народный Рух Украины за перестройку» (впоследствии Народный Рух Украины). 30 марта 1990 года его избрали народным депутатом Украины (он был парламентарием трижды), в апреле 1990-го — главой Львовского облсовета, а в октябре 1991-го на Великом казацком совете — гетманом украинского казачества.
1 декабря 1991 года Чорновил занял второе место на президентских выборах (набрал более 23 процентов голосов). В феврале-марте 1992-го ему с трудом удалось предотвратить раскол Руха (в противостоянии с Иваном Драчом и Михаилом Горынем). В конце года Чорновола избрали главой партии. На очередных сборах Руха в декабре 1998 года Чорновил выдвинул свою кандидатуру на пост президента Украины, однако позже, в январе следующего года, снял ее. Спустя месяц случился очередной раскол. Инициатива исходила от Юрия Костенко, заместителя Чорновола. Однако и в этот раз Чорновил остался руководить партией.
25 марта 1999 года Вячеслав Чорновил погиб в автокатастрофе. Toyota, в которой ехал лидер Руха, столкнулась с КамАЗом на пятом километре трассы Борисполь — Золотоноша. В последний путь главу Народного Руха провожали более 200 тысяч человек, приехавших со всех уголков Украины. Гроб с телом несли на руках от Владимирского собора до Байкового кладбища.
В МВД сразу отвергли версию покушения. Дело о гибели Чорновола закрыли спустя три месяца, но потом расследование несколько раз возобновляли и снова прекращали. В 2000-м от сердечного приступа неожиданно скончался главный свидетель Иван Шолом, который в момент трагедии находился в кабине КамАЗа. В марте 2007 года независимая экспертиза из Польши не подтвердила версию о несчастном случае. Члены Руха Ярослав Кендзьор и Иван Стойко сообщили, что следствие зафиксировало на голове Чорновола следы от удара кастетом, но этот факт тогда утаили. В июне 2011 года была проведена эксгумация тела. В январе 2014 года Бориспольский горрайонный суд Киевской области закрыл дело о гибели Вячеслава Чорновола, признав ДТП несчастным случаем, но в апреле того же года апелляционный суд отменил это решение…
О детстве отца, отношениях с ним, о его борьбе за страну, дружбе с некоторыми российскими политиками «ФАКТАМ» рассказал его сын, бывший народный депутат Украины нескольких созывов Тарас Чорновил.
— Тарас, как Вячеслав Максимович праздновал юбилеи и дни рождения?
— Да он как-то не акцентировал внимание на таких датах. Но понимал, что традиция требует застолья. Отмечал в очень узком кругу — родственники и те, кто случайно приехал (к нему в этот день всегда кто-нибудь приезжал).
Отец не любил пиетета по отношению к себе. Но, мне кажется, адекватно оценивал свою роль и свое место. Поэтому сильно возмущался, когда не мог достучаться до кого-либо, когда его не понимали. Особенно в период раскола Руха.
Расскажу об одном показательном эпизоде. Для Львова 22 июня — особенный день. В этот день в 1941 году НКВД организовал массовые расстрелы в тюрьмах всей Западной Украины. В 1990-м сотни тысяч львовян, в том числе и отец, устроили шествие со свечами и цветами. И тут несколько экзальтированных женщин схватили его за руки: «Наш гетман, наш Бог…» Я впервые увидел у отца такое брезгливое выражение лица, такое отвращение к людям. Может, забыл бы об этой сцене, если бы не схожий случай. В 2001 году на Говерле такие же женщины (не удивлюсь, если те же самые) тянулись к Ющенко с теми же словами. Он это с удовольствием воспринимал. Отец был абсолютно противоположным.
— А комплименты любил?
— В принципе, ему нравилось, когда хвалили за хорошо выполненную работу. Он же живой человек. Но возникала определенная обида, когда он добивался какого-то действительно хорошего, нужного стране результата, а это замалчивали.
Однажды обиделся всерьез. Дело в том, что главное, что сделал отец, когда его избрали гетманом, — провел этакую историческую денонсацию переяславских соглашений (в январе 1654 года в Переяславе запорожские казаки во главе с гетманом Богданом Хмельницким приняли решение объединить территории Войска Запорожского с Русским царством, закрепленное присягой на верность царю. — Авт.). 21 июня 1992 года украинские казаки отреклись от «присяги московскому царю». Но в прессе эту тему старались максимально замалчивать. Никто не сообщил о сути: Чорновил уничтожил знаковую российскую скрепу, которой играли несколько столетий. Он недоумевал: как можно про это не написать?
Впрочем, замечу, что у отца было отторжение атрибутов власти. Его 60-летие отмечали публично, в театре. И вот там единственный раз прорвалось то, что было у него на душе. Когда ему преподнесли стандартный подарок — деревянную булаву, он ее поднял над головой и сказал: «Це лиховiсний символ української держави. Україну розривали тiльки за цей шматок позолоченої деревини». Это был абсолютный экспромт. Он очень устал тогда… В 1999-м ему перекрыли дорогу КамАЗом, потому что понимали: в стране все может пойти по-другому.
Мы теперь не можем даже смоделировать и пофантазировать, как выглядела бы Украина, если бы Чорновил остался жив. Наверное, против него организовали бы море каких-то процессов. Но, с другой стороны, путинский вариант отделения Крыма и войны на Донбассе не прошел бы.
Отец представлял Крым только в составе Украины (я это всегда слышал). Но в достаточно далеком будущем — крымскотатарской национальной автономией. У него были очень теплые отношения с крымскими татарами. Меджлис поддерживал Народный Рух Украины. На выборах в Крыму всегда какая-нибудь коммунистическая или пророссийская партия (они чередовались) занимала первое место, а на втором постоянно шел Рух.
И жители Донбасса отцу нравились. Он начал туда регулярно ездить еще с 1987-го. Кстати, показательный момент: в 1991 году шахтеры Дружковки первыми выдвинули Вячеслава Чорновола кандидатом в президенты. Не во Львове!
— Тарас, отец вас строго воспитывал?
— На самом деле никак. Потому что я его очень мало видел. Первое воспоминание об отце: 1967 год, мы с мамой идем на свидание к нему в Песчанскую колонию на юге Виннитчины через огромное поле подсолнухов. Какие-то солдаты (очевидно, из охраны колонии) рвали их. Одним угостили нас. Врезалось в память, как мы стояли перед воротами тюрьмы.
— Вы не спрашивали, почему папа не дома?
— Мне было три года. Понимал, что папа хороший, но не могу быть с ним, потому что он в тюрьме.
Когда снимали фильм о Чорноволе для программы «Великие украинцы», сотрудники колонии, работавшие в те времена, рассказали, что перед этим свиданием туда приехала куча кагэбистов. Они впервые за всю историю этого учреждения установили там подслушивающую аппаратуру.
— Так боялись, что он что-то скажет?
— Ну да. Предупреждали, что разговаривать можно только о личном, никаких вопросов про дела. Эта побритая голова… Едва отец сказал что-то «лишнее», ворвался охранник, и свидание прекратилось. У меня фотографически запечатлелось, как отец тогда сорвался.
Да и потом, между двумя заключениями, я мало его видел. Он находился на полулегальном положении: после работы исчезал — шел на какие-то квартиры, где были припрятаны печатные машинки. Он был богом конспирации. Гэбэшники так и не доказали, что это он издавал «Український вісник».
— Но обыски же проводили?
— И не один. Отец никогда ни одного документа дома не держал. Когда работал в своем кабинете львовской квартиры, даже в самую сильную жару была включена печка. Ему требовались буквально считаные секунды, чтобы моментально все сжечь. Когда у нас проводили обыски, специально выгребали пепел в надежде, что найдут какие-то кусочки. Видели, что всегда много бумаги сожжено.
— Вам сколько лет было, когда родители развелись?
— Еще в школу не ходил. У них с мамой произошли какие-то недоразумения. Про то, что они расстались, я узнал аж в шестом классе. Мама воспитывала меня только на его примере.
Типичное воспитание выглядело так. Все дети с первого класса начинали курить тайком. Мама сразу предупредила: «Папа в тюрьме. Как он будет себя чувствовать, если придут кагэбисты и расскажут, что его сын курит?»
У меня был неаккуратный почерк, я учился, мягко говоря, не очень хорошо, писал невнимательно, с ошибками. Мама снова нашла аргументы: «А теперь представь, что твою тетрадь заберут, передадут кагэбистам, они покажут ее отцу. Каково ему будет?» Это оказалось самым лучшим стимулом, благодаря которому и грамотность появилась, и с учебой наладилось, и курить начал, когда мне было уже далеко за двадцать.
— Мне рассказывали, что Чорновола всегда видели с книгами.
— Много читал. Он же, кроме всего прочего, был блестящим литературным критиком и хорошим журналистом. Как-то его спросили: «Когда Украина станет абсолютно независимым свободным государством, кем вы в ней будете?» Ответил: «Редактором оппозиционной газеты».
— Откуда у сельского мальчишки такое неуемное желание сделать что-то для страны?
— В генах, наверное, все-таки что-то заложено. Первый четко зафиксированный Чорновил — интеллигентный и очень грамотный Стратин Чорновил, один из прапрапрадедов. Есть предположение, что Миколу Джерю Нечуй-Левицкий списал именно с него. Возможно, они были знакомы.
Мама отца из рода Терещенко. Правда, наша ветвь отделилась задолго до того, как те стали магнатами и сахарозаводчиками.
Расскажу историю о детстве отца. Во время Второй мировой в их село вошли гитлеровцы. Они вели себя очень спокойно и корректно (самыми страшными были власовские и красновские отряды — убивали и вырезали всех). Какой-то танк остановился около дома, попросили напиться. Отец стал им хвастать, как умеет читать. А буквари-то довоенные — с портретами Сталина и Ленина. Дед и бабушка обомлели. Но немец погладил малыша по голове и сказал: «Пусть эти книжки спрячет подальше. Мы-то хорошие, а придут другие, загремите в концлагерь». Отец с младых ногтей тянулся к знаниям.
Еще один эпизод о семье отца. В их селе жил какой-то сумасшедший. Он чистил сельские туалеты. Дети над ним смеялись, кидали в него камнями. Я тоже смеялся. А бабушка меня отозвала в сторонку и говорит: «Ты знаешь, как он сошел с ума? Когда в 33-м их мама сварила суп, он из кастрюли вытащил ручку своей сестры».
В Ольховце от голода умерла, наверное, пятая часть населения. И при этом аж до революции 2014 года там всегда голосовали исключительно за коммунистов. А о голоде говорили: «Да, тогда мы немножко голодали». Про семью Чорноволов: «Они не виноваты, что у них сын отщепенец». Буквально несколько земляков общались с отцом.
Расскажу еще об одном моменте, который характеризует отца. В конце 50-х он с сокурсником шел по Владимирской горке в Киеве. И вдруг отец предложил: «Давай поклянемся тут, что будем бороться всю жизнь, чтобы Украина стала независимой и свободной». Вот откуда это берется?
Ведь это случилось задолго до работы на львовском телевидении, где он впервые узнал правду от непосредственных участников и свидетелей разных событий. Безусловно, на него повлияло знакомство с моей мамой. В ее роду были сечевые стрельцы. Когда в конце 1950-х — начале 1960-х возвращались те, кто отсидел в советских лагерях за участие в УПА, они на несколько дней останавливались в доме мамы. Отец с ними разговаривал. Мама познакомила его с вдовой Романа Шухевича, о которой заботилась.
Отец очень любил мою бабушку по материнской линии. Говорил, что баба Наталка — просто энциклопедия.
— Кем она была?
— Обычной женщиной, занималась какой-то неквалифицированной работой. Но знала всех и обо всех.
Благодаря такому окружению именно тогда отец и сформировал конкретные взгляды и свое видение будущего страны.
— Как вы общались с отцом, став взрослым?
— Тяжело.
— Почему?
— Присутствовал такой когнитивный диссонанс: я понимал, что это мой отец, но, с другой стороны, он был для меня каким-то хрестоматийным образом. Мое детство прошло без него. Поэтому я воспринимал его как какого-то лидера, как выдающегося человека. Мы постоянно вздорили из-за каких-то деталей.
— В быту?
— Нет, что вы. Но я отчего-то часто выкаблучивался. К примеру, отец — ярый православный. Очень много делал, чтобы развивалась автокефальная украинская церковь (Киевского патриархата тогда в помине не было). А я — грекокатолик, и очень любил это выпячивать. Как-то демонстративно пару раз, зная, что он за мной наблюдает, пошел в латинский собор. Отец возмутился: «Зачем ты туда пошел?» Я потом думал: и действительно — зачем? Чтобы ему как-то насолить…
Он был настоящим национал-демократом. Помните его фразу: «Я хочу, чтобы в Украине россиянам жилось лучше, чем в России, евреям — лучше, чем в Израиле, полякам — лучше, чем в Польше»? Многие, исповедовавшие интегральный национализм, очень возмущались. Я тоже национал-демократ. До сих пор. Но, поехав первый раз в 1990 году в Америку, умудрился принять присягу в ОУН (Организация украинских националистов. — Авт.), то есть стать формальным националистом. Отец тогда возмутился. Дав большое интервью какому-то изданию, не называя меня, сказал: «Вот некоторые едут в Америку, потом привозят оттуда в Украину раздор и грызню».
— Но по большому счету у вас было взаимопонимание?
— Да. Иногда, правда, случались недоразумения из-за каких-то идейных разногласий. Я постоянно критиковал его кадровую политику: «Всех нужно по десять раз проверять. Они тебя двадцать раз предали, а ты им опять доверяешь. Предадут ведь снова». Он парировал: «Все равно нужно доверять».
— Был настолько наивным?
— Нет. Мне кажется, это его внутренняя психологическая установка — облагораживать людей своим доверием. Когда он стал главой Львовского областного совета, все местные руховцы рассчитывали на должности. Но он заявил: «Вы можете долго рассказывать про свою национал-демократию, а мне нужно поднимать область, которую пробуют развалить». Он наладил прямые контакты с Беларусью, регионами России, Молдовой. И область очень быстро вырвалась вперед. Так вот, одним из своих заместителей отец назначил секретаря обкома компартии по строительству и экономике.
— Но это же идейный противник.
— Тот человек был профессионалом в своей сфере. Для отца имели значение результаты. Он не понимал, когда должности получали «хорошие люди, которые нам нужны».
У него была одна плохая черта: повышал людям их самооценку. Причем сознательно. И это заканчивалось плохо. Достаточно много тех, кому он помог, поддержал, сделал их с нуля, ведь были никем. А у них поехала крыша.
Мне кажется, его ошибка в том, что он выполнял 99 процентов работы за человека, а последние штрихи разрешал сделать тому. Но всем рассказывал, что такой-то справился самостоятельно. И тот начинал верить, что Чорновил ему не нужен, что он и сам гениальный.
В 1991 году, еще до путча, отец получил доступ к отдельным секретным материалам КГБ, — в частности, о слежке за нами. Я тоже их читал. Отец хорошо знал, кто писал на него и на мою маму доносы.
— Много их было?
— Ой, много. Знаете, мы же думали, что всю жизнь будем так жить. Привыкли, альтернативы-то никакой.
Я сказал отцу об этих доносчиках: «Большинство коммунистических и кагэбистских сексотов в националисты сразу записались, они против тебя выступают. Обнародуй эту информацию, ты же сможешь». Он ответил: «Закона нет, не могу самосуд устроить». И он этим людям не помешал делать карьеру и топтаться по нему.
— И ни слова не проронил?
— Да, потому что не имел права, как он считал, унижать достоинство другого человека. Вот такая штука. Редко, но бывает.
В первый и последний раз в жизни он позволил себе пройтись по людям (причем не за какие-то старые грехи), написав письмо о попытке раскола Руха. Это последний документ, который он не успел доработать. А еще, выступая на втором этапе девятого съезда Руха в январе 1999 года, он впервые откровенно заклеймил конкретных людей.
— Уже терпение лопнуло?
— Он просто видел, что Рух уничтожают физически. Очень хорошо это чувствовал.
Наверное, единственное, что не почувствовал, — что его могут убить. Не верил в это. На предупреждения об угрозах отвечал: «Они не посмеют».
Он знал, что многие занимаются его травлей за деньги. За раскол Руха ведь реально платили. Люди за отречение от Чорновола потом покупали себе джипы и квартиры.
— Тарас, а как он относился к деньгам?
— У него никогда особо не водились лишние средства. Он не был богатым человеком. Но сказать, что отец бессребреник, не могу.
Его запросы не очень высокие. Ему нужно было, чтобы Рух был профинансирован. Но аппетит руховской номенклатуры возрастал, поэтому возникали проблемы.
А для себя… Классический пример. Отец в 1990-м получил несколько зарубежных литературных премий плюс гонорары в долларах. Сейчас такие суммы смешны, а тогда это было очень много. Он — глава областного совета — жил в очень старой ведомственной квартире. Потом поменялся на другую — тоже обычную. Его все устраивало. Но благожелатели уговорили отца построить дом (два этажа: внизу — кухня и большой зал, наверху — кабинет и две спальни). Он не раз показывал все квитанции, отчитывался до последней копейки. Но его поливали грязью как только могли.
Как-то отец мне сказал: «Вот я имею этот дом, а он мне вообще нужен?» Ему хватало элементарного…
Будучи депутатом, он получил жилье в Киеве. Приватизировать отказался. Когда погиб — квартира отошла государству.
— Был настолько непрактичным?
— Достаточно практичным, просто ему нужно совсем мало. Он думал о других вещах.
— Что ему дарили на день рождения?
— Авторские картины, книги, какие-то мелочи. Любил цветные, достаточно аляповатые галстуки. Вот их как раз таки много — дарили, сам покупал. Они по цвету ни к чему не подходили, мне не нравились, а вот он любил.
— Был гурманом?
— Вот вы задали вопрос, а я не помню. Наверное, нет. Знаете, все, кто хоть немножко жил на Галичине, имеют определенные кулинарные пристрастия. Но для отца еда — вторична. Ничего нет? Ну и ладно. Любил обычные традиционные блюда. Хотя с удовольствием рассказывал, как в поездках пробовал какую-то экзотику.
— А к напиткам как относился?
— Безразлично. Ему настоящий коньяк «Тиса» привозил кто-то из коллег-депутатов из Закарпатья. Мог позволить рюмочку, и то считалось, что это полезно для сердца.
Знаете, мне кажется, он на самом деле был идеалистом. Классическая ситуация — его разговор с Юрием Костенко, который потом возглавил раскол Руха. Но говорили они до всех событий. Костенко подсел к отцу: «Вячеслав, я даже не представлял себе, что политика настолько грязная вещь». Чорновил взорвался: «Политика не может быть грязной вещью. Она или чистая, или это не политика». Все резко, жестко и четко. Как он себе это представлял.
— У меня впечатление, что Вячеслав Максимович был очень уверенным в своей правоте человеком.
— Наверное, да. Мы сейчас видим в большинстве случаев, что его правота подтверждается.
Единственное — нужно было делать поправки на человеческую подлость. Вот этого он учитывать не хотел. Отец выгорал эмоционально из-за распрей внутри партии. Такая маленькая деталька: у него было четыре инфаркта. Последний микроинфаркт — сразу после президентских выборов, когда по нему потоптались как только могли, причем свои.
— Он все переживал в себе?
— Мог где-то в очень узком кругу возмутиться и выговориться.
Апофеоз подлости — когда его добивали в 1998—1999 годах. В львовской прессе не было дня, чтобы отца не поливали грязью. Устраивали так называемые дуэли. Звонят, берут у отца интервью. Потом обращаются к Костенко, сообщают ему, что сказал Чорновил, и просят прокомментировать. Это было просто колоссальное издевательство. Но он пережил это и сумел выстоять. Причем поднялся так, что стал реальным кандидатом в президенты. Незадолго до его гибели аналитика показала, что во втором туре могут встретиться не Кучма с Симоненко, а Чорновил с Морозом. Мне кажется, что это и сыграло ключевую роль в том, что произошло.
— Многие убеждены, что с Чорноволом Украина стала бы другой. Но об этом нет смысла говорить…
— Конечно. Хотя на самом деле это так. Может, действительно его миссия была такой…
Отец очень похож на Гавела (последний президент Чехословакии, первый президент Чехии. — Авт.). Они дружили и переписывались, отец пару раз ездил в Прагу. Мне кажется, если бы отец остался жив, он действовал бы так, как Гавел, но с поправкой на украинские реалии.
Расскажу еще вот о чем. В 1991 году была очень сильная пропаганда: если Чорновил победит, Украина расколется. Мол, образуется Донецко-Криворожская республика (повторение слогана 1918 года), которая выйдет из состава страны. А я тогда смеялся: «Знаете, что отец первым делом сделает? Он туда поедет, несколько часов поговорит с их лидерами, а потом выйдет на митинг на каком-то стадионе — и на этом Донецко-Криворожская республика закончится».
Впрочем, тогда все было немножко иначе. Россией руководил Ельцин, создавший себе имидж демократа.
Отец дружил с тогдашним мэром Москвы Гавриилом Поповым. Тот, когда во Львове возникли проблемы, отправил к отцу несколько своих советников. Они вместе выстраивали экономическую модель развития города.
У отца сложились неплохие отношения и с Анатолием Собчаком (первый мэр Санкт-Петербурга. — Авт.). При том, что тот — человек очень сложный и в определенном смысле мафиозный. Более того, отец умудрился нормально общаться с Руцким (генерал-майор авиации, с июля 1991 года по декабрь 1993 года вице-президент Российской Федерации. — Авт.) и Хасбулатовым (с июня 1990 года по октябрь 1991 года первый заместитель председателя Верховного совета РСФСР. — Авт.). Собчак, Руцкой и Хасбулатов были членами делегации Госдумы, приехавшей в Киев 28 августа, сразу после завершения путча 1991 года, уламывать украинцев: «Что это вы какую-то независимость выдумали?» Кравчук был напуган. Так что Чорновил фактически возглавил эти переговоры. Он долго объяснял и переубеждал их. Они вышли умиротворенными и спокойными. Кстати, я тогда с Путиным познакомился.
— Как он себя вел?
— Да так, как и на знаменитом фото, где бежит за Собчаком и несет его портфельчик.
— Вы присутствовали на переговорах?
— Нет. Я в тот день приехал из Львова. Отец мне выписал пропуск в Верховную Раду, чтобы я посмотрел на парламент изнутри. А тут как раз прибыла эта делегация. Мне позвонили из фракции Руха: «Тарас, иди к отцу и дождись его. Нужно, чтобы он подписал документы». Зашел в приемную, там сидит несколько человек. Сел рядом с этим, который с портфельчиком. Мы о чем-то начали говорить, предложил ему пойти перекурить и немножко проветриться.
— Но Путин же не курит!
— Он не сказал, что не курит. Засуетился: «А если вдруг что-то будет нужно? Я не могу уйти». Потом вышел Собчак (позвонить или еще зачем-то) и велел: «Володя, организуй нам кофейку». Володя как сорвался с места! Я уже выходил, он подбежал ко мне: «Где здесь можно кофе заказать? Где здесь можно кофе заказать?» — «Да я не знаю, я вообще-то из Львова приехал». Он рванул к кому-то в секретариат. Паниковал очень.
— Боялся Собчака?
— Не то чтобы боялся. Был услужлив. Это весьма заметно.
— Знаете, очень удивилась, когда несколько бывших диссидентов мне говорили: «Мы жалеем о том, что боролись с режимом». Чорновил не жалел?
— На самом деле так же говорили и тогда. Вячеслав Максимович, когда слышал такие слова, взрывался. Он никогда никого не осуждал, но демонстрировал противоположное. Неизменно отвечал: «Я б знову обрав життя, яке прожив»…
