Известный поэт, 25 лет назад создавший издательство «А-ба-ба-га-ла-ма-га», награжден Шевченковской премией
Ровно двадцать пять лет назад по дороге из Киева во Львов у Ивана Малковича родилась идея издания украинской азбуки. «Абетка» стала первой книгой «А-ба-ба-га-ла-ма-ги», а Иван Малкович — к тому времени уже известный поэт — успешным издателем. За прошедшие годы немногое изменилось, Иван Антонович по-прежнему лично курирует выход каждой новой книги, дни напролет проводя в типографии. При этом успевает писать стихи. За книгу «Подорожник з новими віршами» Малкович был награжден Шевченковской премией 2017 года.
— Вашу пламенную речь на вручении Шевченковской премии разобрали на цитаты. Одна из них о том, что пока мы все не станем говорить на украинском языке, в стране не начнутся перемены.
— Просто абсолютное владение языком было бы совершенно логичным. Конечно, это не значит, что тогда в нашей стране сразу исчезнут подлецы и бандиты. Будут все. Но язык меняет сознание. Люди становятся не такими жестокими. Это видно на примере Натальи Могилевской. Вспомните, как менялись ее тембр и голос, когда она пела «Місяць по небу ходить» — украинская мелодика преображала ее манеру исполнения. Могилевская пела мягко и «лагідно-лагідно», — так, как «промовляє» украинская душа. Тут проблема даже не в том, что нужно говорить на украинском языке, необходимо на нем думать. Ведь сейчас Украина возвращается к своим истокам, когда она смотрела исключительно в сторону Европы.
— И на Донбассе люди тянулись в Европу?
— На самом деле его ведь «перепрошили». В свое время на Донбасс приезжали эшелоны людей из центральной части России, которые селились на наших землях. Но это не значит, что на Донбассе жили только русские. Ведь в Луганской области есть много сел, где говорят исключительно на украинском языке. А великий оперный певец Анатолий Соловьяненко! Я помню, как в конце жизни он мечтал записать диск с украинскими народными песнями, которые слышал еще в детстве от своих родителей. Проанализируйте нашу историю — сколько ни запрещали украинский язык, а все равно он выживал в любых условиях. Это настоящее чудо!
— Для вас, родившегося на Галичине, наверняка языковой вопрос никогда не стоял?
— Это понятно, и вместе с тем моя семья была открыта для людей любой национальности. Я помню, как 30 лет подряд каждое лето у нас отдыхала семья профессора Федора Головачева из Петербурга. Мы принимали их как своих родственников. На украинском языке говорила только их внучка — моя ровесница. Теперь, когда мы видимся, она просит меня разговаривать только на украинском, причем с карпатским диалектом. Головачевы были влюблены в Карпаты.
Отношение к людям измеряется их сущностью, а не тем, на каком языке они говорят. Я всегда знал, кто является нашим врагом. В селе рассказывали историю о том, как пришли «советы» и поймали 19-летнего парня, который был в УПА, и его 17-летнюю девушку. Их обоих пытали, потом раздели догола и выставили на обозрение сельчан. Разве можно такое забыть? В 1990 году я был на раскопках на Яблуничном перевале. Там находили скелеты людей, челюсти которых были раскрыты так, словно они умирали на пике боли. В позвоночниках у многих были забиты гвозди.
— Ваши предки воевали в УПА?
— Конечно. И руководителями ячеек были. В УПА служил и дедушка моей жены, который погиб, трое его братьев. Один из них подорвался на гранате, когда его окружили энкавэдэшники. Будучи учеником восьмого класса, помню, как на свадьбах мы с друзьями пели песню времен УПА, переделанную в лирическую: «Напишіть до батька, напишіть до неньки, напишіть до любої дівчини, що гостра куля грудь мою пробила опів до другої години». А ведь настоящие слова были: «Я упав за волю України». Нас было трое друзей, которые ее пели.
— Вы были комсомольцем?
— И пионером тоже. Я был отличником, очень хорошо учился. Был даже председателем совета отряда. С пяти лет выступал на сцене. Тогда практически в каждом карпатском селе был театр. Как советская власть ни пыталась задушить наши традиции, у нее это не получалось. В каждом селе была своя газета! Это в 30—40 годах. Мы всегда хранили свою историю и традиции. Я уверен, так было бы на всей территории Украины, если бы не сила советской пропаганды. Поэтому я и говорю, что нам необходимо вернуться к себе. Через язык. Меня и в партию звали, но я не вступил. В университете у меня была мудрая руководительница — она все сделала для того, чтобы мое нежелание было не замечено. Уже с четвертого курса я был под бдительным оком КГБ. Мои стихи попали на радио «Свобода», со мной проводились беседы. Не люблю об этом вспоминать.
— В своей шевченковской речи, вспоминая великого поэта, вы рассказали совершенно не пафосную историю.
— Она-то и задела многих. Потом мне стали говорить, что никто до меня подобным образом не высказывался о Тарасе Шевченко. Честно говоря, я не собирался специально что-то придумывать. Это были абсолютно для меня очевидные вещи. Я вообще не хотел произносить эту речь.
— Долго ее писали?
— За неделю до вручения Шевченковской премии мне сказали, что, возможно, придется произнести речь. Я написал ее за три дня. Потом что-то редактировал, показал одному из знакомых, ему не понравилось. Мне посоветовали ее сократить, и я подумал, что, наверное, написал какую-то дурню. Не собирался ее озвучивать, решив, что надо мной будут смеяться. За день до вручения, 8 марта, ко мне в издательство пришел Кость Москалец, мы говорили с ним о выпуске антологии. Я что-то искал на столе, и под руки мне попалась напечатанная речь. Как-то мне было неловко его просить, но все же признался Костю, что написал «слово» и хотел бы ему прочитать. Он выслушал и неожиданно произнес: «Ты обязательно должен это прочитать».
По сути, речь была озвучена благодаря Костю Москальцу. Но я не рассчитывал, что она окажется такой длинной. Честно говоря, было неловко. Просто я распечатал ее большими буквами, не рассчитав при этом время. Начал «тарабанить» ее быстро, замедляя речь лишь в тех местах, которые были для меня важнее всего. Может быть, эта манера людям и понравилась.
— Вы никогда не думали уехать из страны?
— Никогда. Даже мой младший сын — студент Могилянки — отказывается куда-либо уезжать. Хотя я хотел бы, чтобы он год-два поучился в каком-нибудь европейском вузе. Он учится на экономическом факультете. На самом деле, Украина — прекрасная страна, где есть огромное количество возможностей. У нас можно процветать в любой отрасли.
— Что же нам мешает?
— Неверие. Мы все еще не можем прийти в себя. Продолжаем чувствовать себя московской колонией. По крайней мере, многие себя так воспринимают, все время оглядываясь на Россию. Но почему мы не равняем себя с европейцами?! Мне больше нравится смотреть в ту сторону.
— Вашему издательству исполнилось 25 лет, и все эти годы оно находится в крохотном помещении в центре столицы.
— Здесь мы 24 года. Это помещение появилось ровно через год после начала существования «А-ба-ба-га-ла-ма-ги». До этого оно находилось у меня дома. А придумал издательство я в поезде, когда 25 лет назад ехал во Львов. Захотел издать азбуку, которая начиналась бы с ангела. Издательство тогда, кстати, еще не было придумано. У меня не было никакого навыка предпринимателя и бизнесмена. Я сам ходил по типографиям, предлагая издать азбуку.
— К тому времени вы были уже известны не только как поэт, но и как один из организаторов знаменитого фестиваля украинской песни «Червона рута».
— В 1990 году я вернулся из Канады, с гастролей «Червоної рути». Я был не только организатором, но и ведущим концертов. Это было замечательное время. Первым победителем «Червоної рути» стал Василий Жданкин. Тогда же «выстрелили» сестричка Вика, браты Гадюкины, «Кому вниз», «ВВ», Марийка Бурмака. Первое место в конкурсе бардовской песни получил Виктор Морозов, который потом стал замечательным переводчиком, в том числе и всех книг о Гарри Поттере.
Первый фестиваль состоялся в 1989 году в Черновцах. Мирослав Скорик был главой жюри, и мы всю ночь решали, кто же станет победителями фестиваля. Все переругались, потому что выбрать лауреатов было делом непростым. Фестиваль «Червона рута» стал поистине знаковым событием. Финальный гала-концерт проходил в Черновцах, на 17-тысячном стадионе, который был забит зрителями. Василий Жданкин тогда впервые на публике исполнил «Ще не вмерла Україна». Гимна никто хорошо не знал, и он его начал петь, как народную песню. На сцену к нему вышли Эдуард Драч и Виктор Морозов, чтобы помочь Василию не сбиться с ритма. В этом тоже была своя символика — гимна Украины еще не знали, но хотели уже исполнять.
Сине-желтые флаги на стадион проносить было запрещено. Милиция разгоняла непокорных дубинками. Слава Богу, фестиваль не запретили. Я вел концерты «Червоної рути» во многих городах Украины, а потом мы выехали в Канаду. Там я выступал как поэт и заработал тысячу долларов гонорара. Но я так боялся везти в Советский Союз деньги, что накупил всем подарков и вернулся лишь с двумя долларами в кармане. И то оставил их только для того, чтобы показать, как они выглядят. В общем, бизнесмен из меня был никакой. Не могу сказать, что сейчас я стал баснословно богат. За 25 лет существования издательства, в моей жизни изменилось, может, лишь то, что я приезжаю на работу на лучшей машине, чем раньше. Свое первое авто купил в 1995 году. Это была пятая модель «Жигулей», привезенная из Германии. Отличная машина.
— Правда, что в детстве вы мечтали стать шофером?
— Шофером и поэтом. И две мои мечты сбылись. Родители, правда, видели меня еще и музыкантом. Поэтому отдали учиться по классу скрипки. Ох, и тяжелая это была наука. Первые два года я выжимал из скрипки такие ужасные звуки, что это просто травмировало детскую психику. Все началось с того, что на лето к нам приезжал один из первых советских диссидентов Валентин Мороз. Его сын дни напролет играл на скрипке. Моим родителям это очень нравилось, и меня отдали в музыкальную школу. Я им благодарен за это, но до того момента, когда смог воспроизвести первый нормальный звук, прошло немало времени. Сейчас я крайне редко играю на скрипке, лишь на презентациях вместе с Виктором Морозовым.
— Какой период за эти 25 лет был для вас самым тяжелым?
— Постучу три раза по дереву, но, слава Богу, у нас всегда все было стабильно. Знаете, в чем секрет нашего успеха? Все сделано руками и по-честному. Для меня 11-й смертный грех — непрофессионализм. В первую очередь я требователен к себе. Поэтому до сих пор сам езжу в типографию и провожу там дни и ночи напролет. Если будут претензии, то только к самому себе.
— Вы счастливый человек?
— Не могу сказать, что я несчастен. Просто я такой человек, который не помнит плохого. Скорее, думаю лишь о том, кому могу быть благодарен. Я по знаку зодиака Телец. Взрываюсь мгновенно, но так же быстро и успокаиваюсь.
— Как вы восстанавливаете силы после издания очередной книги?
— Так это же и есть самое лучшее восстановление. Если вышла хорошая книга и я могу ею похвастаться. На самом деле, я хвастун. Иногда думаю, что люди как-то умеют посвящать время путешествиям, отдыху, а я провожу все время здесь, сидя в трех небольших комнатах нашего издательства. Но мне ничего больше и не надо.
Фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»
