Известный поэт Александр Коротко рассказал "Сегодня", как написал для Александра Малинина "Лунную сонату", почему предпочитает работать на рассвете, о своей новой книге, неполученной Нобелевской премии и непонимании того, зачем нужно вдохновение.
— Александр Шимонович, вас хорошо знают как поэта-песенника. Слова, написанные вами, звучали из уст Малинина, Киркорова, Гвердцители...Вы сейчас пишете?— Понимаете, поэт-песенник — это особый жанр. Традиционная поэзия — это нечто другое. Более элитарное, менее оплачиваемое, но настоящее. В свое время я писал тексты для моего друга, народного артиста Украины Николая Свидюка. Он очень светлый и добрый человек. Он как-то ко мне приехал и обратился с этой просьбой. Я написал для него 16 текстов, на которые он написал музыку. "Расставание — повод для встречи" стала шлягером. Он пел ее Ельцину, Кучме пел... Переиздал диск несколько раз. На два моих стихотворения о детстве он недавно написал песни, которые тепло принимают слушатели на его концертах.
— Вы написали слова к песням для очень известных людей. Думали ли вы, когда предлагали им свои песни, что ваши слова будут петь миллионы людей?— Расскажу одну историю. Я написал стихотворение "Лунная соната": "Эта звездная ночь нам играет сонату на золотом саксофоне луны…" Мой друг, очень известный джазист, написал музыку и предложил отправить эту композицию Малинину. Я запечатал конверт и отправил. Где был Малинин, а где были мы! Но мы были молодые и смелые.
— И что дальше было?
— У Александра Малинина появилась новая песня. Но Малинин музыку моего друга не стал брать — сам написал музыку на мои слова. Впервые он исполнил эту композицию на "Голубом огоньке", и даже свой диск он назвал "Лунная соната". Конечно же, я не думал, что так будет...
— У вас недавно вышла новая книга миниатюр "Будущее вернулось в прошлое". Почему такое название?— Мне кажется, время движется из будущего в настоящее, а из настоящего — в прошлое. Со временем вообще нужно разобраться. Это категория очень провокационная.
— Книга состоит из отдельных строчек. Это афоризмы?— На самом деле не совсем. Это поэзия в одну строку — философская, ироническая, лирическая, мистическая, саркастическая, но это поэзия. В ней есть ритм. Это спрессованное время, спрессованная жизнь. Прежде чем включить 950 строчек в книгу, которую я, кстати, только редактировал целый год, было написано более 5000. Был строгий отбор.
— Какая строка из книги характеризует вашу жизнь в данный момент?— "Вроде бы не жил на земле, а так намаялся". И еще одна: "Что за странная манера умирать навсегда?" Кстати, еще в советские времена я отправлял однострочия на 16-ю страницу "Литературной газеты". И меня печатали. Я помню, чуть ногу не сломал, когда бежал на почту получить первый гонорар! Были безумные деньги — 115 рублей за три строчки.
— Это правда, что вы пишете на рассвете? Вы специально так рано просыпаетесь или у вас бессонница?— Мое творческое рабочее состояние — до рассвета. Но это не правило. Сегодня так, завтра по-другому. На рассвете самое чистое время — tabula rasa, еще не затуманенные мозги. Потому что раздался звонок телефона — все, конец творчеству, кошка пробежала — все, отвлекся.
— Вам для работы нужно вдохновение?— Я вообще не знаю, что это такое. Я просто работаю. Это как убирать улицу. Нужно писать каждый день. Сигнал идет из головы — там находится душа, "центр управления полетом". А если рука не работает — все, ты не успеваешь. Ты подбираешь специальные ручки, позы — то ли лежа, то ли стоя...Сидя я только переписываю. Меня раздражает переписывание. Но если я не перепишу, то не разберу своих каракулей.
— Вы пишете на бумаге?— Только на бумаге и только шариковой ручкой.
— Поэзия — это для вас отдых или работа?— Это и отдых, и работа. Но работа особого свойства — духовного. Когда работал над однострочиями в разные периоды времени, то не понимал, что такое отдых. Сейчас для меня отдых — это смена видов деятельности. И книга "Будущее вернулось в прошлое" — это отдых. Во время работы над этой книгой я выстроил для себя определенную систему. Писал не больше двадцати строчек в день, из которых оставалось не больше пяти. Но на это нужно было настроиться.
— Ваши книги переводятся на украинский язык?— Да. Благодаря "Фейсбуку" я познакомился с прекрасным переводчиком. Она из Винницы. Владеет украинским профессионально, душой чувствует мою поэзию. Я ей сказал, что если бы у меня был такой английский переводчик, я уже бы получил Нобелевскую премию.
— Вы сказали как-то, что чем более одинок поэт, тем он сильнее. Но у вас прекрасная семья! Жена не мешает творчеству?— Да, семья у меня прекрасная. "Жена" с иврита переводится как "дом". На самом деле она главная. Ты можешь пыжиться, но все равно делаешь так, как говорит жена. Моя жена помогает мне.
— То есть вы не одиноки?— Я всегда одинок. Одиночество — это подарок, когда ты можешь слушать тишину. Я не тусовщик, я не публичный. Есть у меня одно интересное наблюдение. Ты живешь в городе, идешь по городу, с тобой здороваются — тебе приятно, тебя узнают. Ты заходишь во двор — и тебя снова узнают. Прекрасно. И вот когда ты заходишь в дом, закрываешь двери — начинается самое настоящее. Ты такой, как есть, без грима. И если тебя там любят и уважают — это стоит дорогого. Вспоминаю эпизод из жизни. У нас дома никто никогда не говорит громко: тихие слова усмиряют гнев. У нас никто и никогда не повышает голос. И помню, пришел к нам человек и говорил очень громко. У нас был пудель, и он начал сильно лаять. Он не понимал, что происходит. А когда этот человек уходил, пудель нагадил нему в ботинок.
— Во времена СССР вам довелось познать на себе гнет цензуры?— Я как бы не был в рядах диссидентов, но я видел эту помойку. Было такое, что вообще не пропускали какие-то вещи: ты шел в издательство, а тебе там показали кукиш. Или ты отправлял в журнал "Юность" произведение — и все, тебе даже рукопись не возвращали.
— Вы дружили с Евтушенко...— Нет, не приходилось. Но был эпизод, когда в нью-йоркском издательстве Liberty выходила моя книга "Есть птицы расставания любви", и американский издатель обратился к Евтушенко за предисловием к книге. А он отказал.
— Почему?— Евтушенко сказал, что это не его эстетика, что он ничего против меня не имеет, но это не его стиль. Хотя с шестидесятниками я был не только знаком, но и пересекался по жизни. С Андреем Вознесенским и другими поэтами читал стихи на биеннале в музее Маяковского, а с Беллой Ахмадулиной в Киевском театре Франка провели большой "Вечер поэзии на двоих", собравший громадное число зрителей. Павло Загребельный тогда открывал наше выступление.
— Раньше известные люди стремились в Москву — там жизнь била ключом, открывались возможности для творческих и талантливых людей. А вот вы все-таки решили остаться в Киеве.
— Я, конечно, бывал в Москве наездами. Но я никогда не стремился туда переехать. Вы знаете, там специфическая энергетика. Я люблю живопись, люблю театры, а вот долго там быть не могу. Неделя, две — и все. Мне просто некомфортно.
